«Розанов написал: если бы «скорая» задержалась — вероятно, не откачали бы»: очень личное интервью комментатора «Матча»
Откровенный Степан Манаков.
«На частый вопрос, как к вам попасть, я всегда отвечаю — рискнуть. Читайте, пишите, проявите себя — платформ полно — и рискуйте». Такой хлесткой репликой в стиле Джордана Белфорта Роман Нагучев объяснил, как на «Матче» несколько лет назад оказался Степан Манаков.
Вероятно, вы натыкались на комментарий Манакова на матчах Бундеслиги или ловили его лайвы в «Коммент-Шоу». Нам захотелось изучить судьбу, пожалуй, главного фрешмена, который говорит о футболе на русском, детальнее — не зря же Степан стал хрестоматийным примером в постах Нагучева.
«Нашего тренера просто забили до смерти. Нам по 15 лет, кто мог догадаться, что в мире такое случается?»
— У тебя, как кажется, очень необычная судьба в профессии и за ее пределами: хочется проследить твой часто сложный маршрут из Барнаула до работы на «Матче».
— Слушай, чисто технически я не из Барнаула. Родился в городе, а до отъезда в Москву жил в поселке Лесном – это час-полтора до центра. Для понимания масштаба трагедии — в первый раз я прокатился на лифте только лет в 11.
— Что за поселок?
— Семь двухэтажек, одна школа, один магазин и большое предприятие, вокруг которого поселок был выстроен. Папа работал в ОМОНе, мама — то тут, то там: бухгалтер, кассир. Так как мы жили за городом, родители работали, моя футбольная жизнь ограничивалась игрой во дворе.
— Когда попал в секцию?
— В 12-13 лет, когда родители поняли, что я достаточно взрослый, чтобы сесть в пригородный автобус. Помню, вечерами на нем ездили работяги с заводов и распивали веселые напитки прямо в салоне этого «пазика». Открывали чекушки, пили и заедали овсяным печеньем.
— Атмосферно. Хорошая футбольная школа была?
— «Полимер», попал к тренеру Евгению Анатольевичу Савину. Ох, сколько историй оттуда.
— Давай.
— Ну… Евгения Анатолича убили, представляешь?
— 😦
— Да, в уличной драке. Вообще жесть. Евгений Анатолич был звездой барнаульского футбола, хотя поздно начал играть, как и я. Может, поэтому так особенно на меня смотрел — видел что-то общее.
— А как этот кошмар произошел?
— Он гулял по Барнаулу со своими друзьями-тренерами из других «дюсшек», гулеванили по центру и зашли, кажется, в игровые автоматы. Там они сцепились с компанией, а по какому поводу — фиг знает. Завязалась драка и нашего тренера просто забили до смерти.
— Сколько ему было?
— Около сорока, наверное.
— Жуть.
— На следующий день тренировка, приезжаем — а тренера нет. Мы начали звонить ему на домашний, сначала никто не поднимал. Потом кто-то снял трубку: «Его нет». Стоим, не понимаем, что делать и что происходит. Нам по 15 лет, кто мог догадаться, что в мире такое случается? Узнали только через пару дней.
— Был на похоронах?
— Помню, тогда я впервые увидел фейс-ту-фейс практически всех игроков барнаульского «Динамо», они были безумно популярны.
«Понял, что я — плохой сын». Отец-омоновец, ссоры и боль
— У меня еще пара вопросов про детство. Работа отца в ОМОН сказывалась на тебе?
— Он был в постоянных в командировках — Чечня, Дагестан, Северный Кавказ — но я так и не услышал ни одной истории оттуда. А как сказывалось… Во-первых, я дико гордился отцом-военным. Помню, его пригласили в нашу школу на 70 человек, он принес учебные образцы гранат, какое-то оружие — вся школа собралась посмотреть. Конечно, в его речи были невероятно романтичные «ёп» и «мля», но тогда я не обращал внимания на это. По гражданке он ходил пару раз в год.
— А во-вторых?
— В сознательном возрасте понял, что своей службой он испортил жизнь не только себе: это отразилось на всей семье.
— В каком плане?
— Даже не представляю масштаб стресса, который он пережил: около 10 командировок в горячие точки, сколько контузий и ранений. Похоже, это и спровоцировало его привязанность к алкоголю.
— Как связываешь?
— Его «карьера» закончилась к 40 годам, отец набрал нужный опыт и вышел на пожизненную пенсию. Он пришел в точку, когда у него есть деньги — неплохая для Барнаула сумма — но вместе с тем он будто лишился смысла жизни. Он просто существовал.
— Ожидаемо, увы.
— Мне было дико больно. Человек отдал здоровье и лучшие годы работе, а потом остался за бортом жизни.
— Проблемы с алкоголем сказались на тебе?
— Да. Максимально дистанцировался от алкоголя. Проблемы были не только у отца: еще у родственников с маминой стороны, да и у дедушки, папиного папы — тоже. Насмотрелся и понял, какое это дерьмо. Пью крайне редко — только по большим поводам в компании.
— Извини за детали: что сейчас с папой?
— Умер в прошлом году. Большая боль для меня — мы с ним вообще не общались года четыре.
— Это была твоя инициатива?
— Просто так случилось. Мы жестко поругались, столкнулись лбами — он упертый, я упертый. Потом по инерции нас разнесло в разные стороны.
— Винишь себя, что так и не поговорил с отцом?
— Каждый день.
— Мама навещает вас в Москве?
— Время от времени прилетает. Но, короче, понял, что я — плохой сын.
— Это почему?
— Мне комфортнее и легче общаться с мамой на расстоянии, чем когда она рядом. Не знаю, почему. Может быть, это тянется из детства, какая-то обида на родителей. Когда семья распалась, они занимались своими делами и я был предоставлен сам себе.
— Часто бываешь в Барнауле?
— Раньше старался каждое лето привозить дочку Аню к бабушкам и дедушкам. Сейчас реже: раз в два года, наверное.
«Парень связался с ужасной компанией и закончил с героиновой зависимостью»
— Что с друзьями детства?
— До меня долетают только отголоски их жизни. Кто-то уже развелся, некоторые были в реабилитационных центрах, лечились от зависимостей.
— Самая жесткая судьба?
— Есть пример. В нашем поселке проходила железная дорога. По ту сторону от нее — дачный кооператив. Летом туда приезжали семьи, мы гоняли в футбол с детьми. Был один парень, погоняло — Огурец. У чувака — суперкрутая дача, квартира в хорошем районе, ни в чем не нуждался. Единственное — рос без отца, только с мамой. Связался с ужасной компанией и закончил с героиновой зависимостью. У меня куча вопросов в голове.
— Каких?
— У человека есть все: крутые доверительные отношения с мамой, он ни в чем не нуждался — и почему его жизнь так повернулась?
— Цитата Нагучева: «У Степы была достойная житуха в Барнауле: <…> игры на первенство города, организованные одним смотрящим». Это фигура речи?
— Почему? По молодости нас собирали «смотрящие» — приблатненные люди, которых я особо не знал — и организовывали турниры, мы рубились район на район. Забавно смотреть, как вокруг школьного поля собиралась толпа 250-300 человек, а на бровке сидел тот самый смотрящий — в черных очках. Говорил примерно три слова в час.
Все понимали, какой вес в городе имел этот человек. Вокруг его стула всегда была толпа приближенных, а в 15-20 метрах от поля стояли пару ментовских «уазиков».
— «Уазики» стояли не просто так?
— Уверен. Сомневаюсь, что «смотрящие» согласовывали проведение таких турниров с какими-нибудь районными РОВД или УВД.
— «Смотрящий» имел отношение к тюрьме?
— Сидел или нет — не знаю, если ты к этому. Но какое-то наверняка имел.
«За год привык, что за меня решают все». Армия и продажа лекарств: о жизни до медиа
— Чем занимался до работы в футболе?
— После армии работал в компании, которая занимается дистрибуцией лекарственных средств. Мы связывались с заводом-изготовителем, покупали у него таблетки и продавали их в аптеки.
— Достойный заработок?
— Чуть ниже среднего. Потом у меня появился InStat — это добавило, условно, тысяч десять — уже стало приятнее. Просто анализировал баскетбольные матчи, абсолютно машинная работа. Смотрел игры американского студенческого баскета или какой-нибудь китайской лиги и считал передачи, подборы, все прочее.
— А как нашел эту работу?
— На «хэдхантере». С InStat есть еще одна история. У них была вакансия «менеджер по продажам в США». Специально искали человека из России, чтобы перевести в Штаты. Я откликнулся, прошел несколько собеседований, в том числе полностью на английском. У меня уже была дочь, но меня заверили, что семья – не проблема, всех перевезут в Сиэтл.
— Мечта?
— Прикинь — из Барнаула в Штаты. С женой начали прикидывать, как там будем жить, представляли наш быт. Но через несколько недель сказали, что вакансия закрыта.
— Это все было после армии?
— Ага.
— Отец не отговаривал от службы?
— Пытался, но я четко решил: хочу. Даже собирался не идти на вручение диплома в универе, потому что оно выпадало на призыв. Уже договорился с военкоматом, чтобы забрали в эти даты, но в итоге мой призыв перенесли на осень, а я уже налысо пострижен…
— Картина, конечно.
— Причем я сам захотел. Пришлось идти лысым за дипломом — будто вчера из КПЗ вышел, ха-ха!
— И куда в итоге попал?
— В отдельную дивизию оперативного назначения имени Феликса Эдмундовича Дзержинского! Как сейчас помню. С этим как раз помог отец: многих из Барнаула отправляли в Читу, а там ужас. Папа сделал так, чтобы служил в хорошем месте. Траву не красил, короче.
— Твои мысли, когда вернулся из армии?
— Четко помню первый день после дембеля — меня бесило, что я должен сам принимать решения. За год привык, что за меня решают все. В первый день после увольнения встретился с Ригиной, будущей женой. Сидим в машине, она спрашивает: «Решай, сегодня отмечаешь с родственниками или друзьями?» Меня так взбесил этот вопрос!
— А что такого?
— Почему я должен что-то решать?! На эмоциях выпалил что-то типа «Надо было оставаться на контракте!» Хорошо, что у меня есть Ригина – сообща решили, как проведем вечер.
— Сколько раз после этого ты уже серьезно думал: «Лучше бы я остался и подписал контракт?»
— Достаточно. Когда служба подходила к концу, я собирал документы, рекомендации, характеристики — планировал не выпрыгивать из формы и продолжить в каком-то из департаментов.
— Даже так?
— Понятно, про ОМОН речи не шло. Ригина сразу предупредила: идешь в ОМОН — расстаемся в ту же секунду. Я смотрел в сторону ФСБ, МЧС, но сейчас понимаю — повезло: в тот момент у них была волна сокращений и было сложно попасть на службу.
Розанов, Меламед и Акулинин
— Когда в первый раз задумался над комментарием?
— Когда разговариваю с людьми из профессии, большинство из них рассказывают, что с самого детства мечтали стать комментаторами. Слушали репортажи Розанова, Уткина, Гусева, безумно хотели говорить о футболе. У меня такого не было. Вообще. Я задумался над этим только когда увидел рекламу школы Юрия Альбертовича. Сказал Ригине, она поддержала.
— Какой это год?
— А я не помню. (Обращается к жене): Ригин, какой это год? 2017-й, да? Да, 2017-й.
— До этого ты в футболе не работал?
— Ни дня.
— Хочется прояснить логику, как тебе вдруг стало это интересно.
— Понял, что делаю что-то не так. Никогда не знал, кем я хочу стать, когда вырасту. Проработав после армии полтора года в офисе, я понял, что это не мое, надо что-то другое. Окей, а что тогда? На какую работу я просыпался бы не как на каторгу? Понял, что это работа в футболе — пусть комментарий.
— Что происходило дальше? Кому ты начал писать?
— Ригина настаивала, что я должен идти в эту школу. Объясняла так: «В 40 лет, когда будешь сидеть в душном сером офисе за пыльным столом, будешь сожалеть, что не попробовал». Школа стоила буквально 12 тысяч, но тогда для меня это были большие деньги. Думал, это будто взять — и выкинуть их в форточку. Ригина не унималась: «Сейчас тебя душит жаба, а потом будешь жалеть».
— В итоге отдал их и пошел?
— Да. Курс шел три месяца, сначала я оплатил первый. Юрий Альбертыч выделял трех студентов, которым он давал хорошую скидку на продолжение обучения. Я попал в эту тройку и докупил себе второй и третий месяца.
— Лично с Розановым общался?
— На втором этапе у нас завязалось общение в социальных сетях – думаю, он отвечал не всем даже из тех, кто у него учился. Хотел уточнить некоторые моменты из урока, которые я не понял. После обучения он сказал, что могу спокойно работать на местном телеке, готов был дать рекомендации.
— Но ты не пошел в телек?
— Комментировал любительский футбол, а потом уехал в Москву в школу «Первого канала».
— О ней через пару вопросов. Какой диалог с Розановым до сих пор памятен?
— Я участвовал в конкурсе комментаторов «Матча», но в финал не прошел. Об этом мне первым сообщил Розанов: в это время я чистил подъезд к гаражу от снега, чтобы выехать на работу. Юрий Альбертович признался: «Наверное, та манера, которой я вас учил, больше не актуальна». И в этом сообщении написал, что он на днях упал, потерял сознание, и если бы «скорая» задержалась на 3-4 минуты — вероятно, его бы не откачали.
— Не со всеми с таким поделишься.
— Он и говорил, что первый поток его школы – самый любимый.
— Как появился «Первый канал» и Меламед?
— Я написал в личку Мише, сказал, что мы земляки и что я тоже хочу комментировать. Он рассказал, что на днях запускается школа «Первого канала», через которую сам прошел. Я тут же написал Розанову, он сказал, что, конечно, стоит ехать. Даже предложил оплатить обучение.
— Взял от него?
— Нет-нет! «Юрий Альбертович, сам справлюсь!» Я договорился с работой и уехал в Москву.
— И жил у Меламеда.
— Зашел к нему в гости — он до сих пор живет в трех минутах от телецентра — и впервые встретился с ним. Говорю: «Миш, а можно оставлю у тебя чемодан и поеду смотреть квартиру?» Отвечает: «А зачем? Оставайся у меня». И я остался на полтора месяца — все время, что учился в школе.
— Такая реакция шокировала?
— Конечно. Он впервые увидел человека, с которым до этого обменялся 15 сообщениями в ВК — и пустил к себе жить. Я был в шоке.
— Как проходили уроки в школе «Первого»?
— Бессмысленно. Всем принципам научился у Юрия Альбертовича, а главное, что дала школа — понимание, что в Москву переезжать не страшно. Просто важно, чтобы был стартовый капитал.
— У тебя был большой?
— Потом, когда окончательно переехал в Москву, продал машину. Примерно рассчитал, что этих денег хватит на первые полгода. Так и вышло.
— Тогда давай восстановим, как ты оказался на «Матче».
— Как закончил школу — начал писать всем комментаторам, которых мог найти в социальных сетях. Потом написал и Акулинину, но он не отвечал.
— И ты угнал обратно в Барнаул?
— Получил диплом и улетел. Только приземляюсь в Барнауле, вижу сообщение от Сергея: «Привет, да, давай встретимся субботу». А это была условная среда.
— Твоя реакция на это сообщение?
— Обрадовался, конечно. Понял: надо быстренько рубить канаты, увольняться с работы, продавать машину и возвращаться в Москву.
— Какие ожидания от этой встречи?
— Боялся что-нибудь ляпнуть. Переживал, что на меня посмотрят как на дурака, которому никто ничего не обещал, но который поверил во что-то эфемерное и примчался на перекладных в Москву.
— Чем закончилось?
— Он просил рассказать о себе, а потом – назвать стартовый состав «ПСЖ». Я начал с атаки, потому что там были Месси, Неймар, сложно ошибиться. По итогу назвал всех, кроме Курзавы.
— И его реакция?
— «Нормально, я бы тоже его не назвал. Не расстраивайся». В моменте я поплыл, было видно. Он сказал, что таких, как я, у него 15-20 человек, и чтобы я особо не строил иллюзий. Но добавил, что запомнил меня.
— С какими чувствами ты уходил из кафе?
— С одним — помутнение. Я не помню, как вернулся в квартиру, которую тогда снимал, не помню вообще ничего. Заварил себе чай, пил и думал: «Хорошо, что дальше?» Не было никакой уверенности, что получу работу. Решил, что не вернусь в Барнаул даже если не получится на «Матче».
— Через сколько написал Акулинин?
— Через месяц. 30-го августа написал: «Завтра приходи в телецентр на работу».
— Чем ты занимался весь этот месяц?
— Работал на хоккее. Нашел вакансию комментатора и работал нон-стопом с семи утра до 3-4 часов, комментировал хоккей 3 на 3.
— Что почувствовал, когда положил трубку после звонка Акулинина?
— Просто разрыдался. Позвонил маме, папе, уже тогда приехали Ригина с Аней. В моей жизни до этого момента ни разу не было ничего такого, что можно было бы сравнить с этими эмоциями. Рождение дочери — все-таки другое. Не знаю, будто закипел другой участок меня.
— Кто-нибудь из родных отговаривал переезжать в Москву?
— Все. Особенно мама.
— Почему ты их не слушал?
— Чувствовал, что это мое, что я хочу этим заниматься. Причем, чем именно — я не понимал. Конечно, мама порадовалась, когда набрал с этой новостью. Но весь следующий год она вкидывала: «Может, вернетесь?» Скорее всего, так говорила, потому что скучала.
«Мы с Геничем похожи. Я очень рефлексирующий, реагирую на все в свой адрес»
— Зачитаю комментарий Артема Хачатуряна — важного героя медиафутбола, спортивного директора многих клубов и скаута — про тебя: «Подозреваю, Степан Манаков — это один из десятка новых комментаторов «Матч ТВ», которые выглядят, говорят и звучат одинаково».
— В этом есть правда. Много новых ребят звучат одинаково. Другое дело, как ты к этому относишься и какие способы решения находишь.
— А какие есть?
— Стараться выделиться прямо здесь и сейчас, что-то изобрести, найти в себе такое, чего нет у других.
— Либо?
— Смириться с этой проблемой и уповать на привычку аудитории. Когда тебя услышат в пятый раз, то не поймут, кто ты. А когда аудитория тебя услышит и увидит в 105-й раз, тогда она сможет дифференцировать и понять: «А, это Степан Манаков, хорошо».
— Генич признавался: он многое принимает близко к сердцу. Ты такой же?
— Мы с Михалычем похожи, мне кажется. Я очень рефлексирующий, реагирую на все в свой адрес. Просто привык так себя вести. Но потом услышал строчку у 25/17 «Я не сотка баксов, чтобы нравиться всем», — и в этом есть логика.
— Что вас объединяет с Геничем?
— Отношение к футболу. Мне кажется, мы по-своему смотрим на игру. Наши разговоры о футболе – всегда как из раздевалки. У нас в редакции есть два человека, с которыми я говорю на одном языке – Михалыч и Шняка. Только мы употребляем чисто футбольный термин «травишь», ха-ха!
— У тебя есть шанс задать один вопрос Розанову — какой?
— Одна из моих главных болей, что я не успел прокомментировать матч на телеке, чтобы Юрий Альбертыч послушал и сказал свое мнение. Тогда бы я спросил: «Что думаете про репортаж «Бохум» — «Айнтрахт»?»
— Последний матч, который ты улучшил своим комментарием?
— Не-не-не, нет такого. Никогда не бываю доволен своими появлениями в медиа — эфир, комментарий, что угодно. Клянусь, не знаю, из-за чего у меня вообще есть эфиры. В смысле, я правда не понимаю, что во мне есть такого, что выделяет меня.
— Ты с кем-нибудь обсуждал этот загон?
— Нет. Люди начнут хвалить и выделять мои сильные качества. А мне это дико некомфортно. Я абсолютно не умею принимать комплименты.
— С чем это связано? Не считаешь их заслуженными?
— Наверное. Потому что я не вижу, в чем я сильнее остальных ребят. Недавно понял, что у меня прогрессирующий синдром самозванца.
— Есть понимание, к чему ты сейчас стремишься?
— Слушай, сложный вопрос. Прошлый сезон у меня получился максимально продуктивным, этим летом понял, что нужен следующий шаг. А какой этот следующий шаг? Самое страшное для меня – стагнация. Сейчас пока не понимаю, что должно произойти, чтобы я назвал это развитием.
— С одной стороны — боязнь стагнации, с другой — неопределенности и выхода из зоны комфорта. Похоже на замкнутый круг.
— А у меня сейчас нет комфорта. Я не живу в тепличных условиях. Даже близко нет. Уровень заработка прямо сейчас не позволяет мне не проверять баланс карты каждый день.
— У меня последний вопрос, который не совсем вытекает из логики разговора, но кажется важным. Если бы не Ригина — где бы ты сейчас был и что делал?
— Меня бы не было здесь. Такая картина: я в Барнауле, один раз в неделю играю в футбол, у меня подержанная иномарка, работаю в офисе и в глубине души я ненавижу свою жизнь и ненавижу себя. Вот такая была бы жизнь без Ригины.
«5 лет назад у меня началась депрессия, от которой сейчас отхожу». Откровенное интервью Богадовки — про первый миллион, любовь и фанатов
«Дерзкое, как Дзюба». История скандального шоу «Зенита» Z+
(Фото: личный архив Степана Манакова)
